Специалисты по женской части - Страница 15

Мы совершенно понимаем всякое соболезнование о положении женских и не женских членов грубых семейств. Мы не только сочувствуем многим пьесам А. Н. Островского, но даже совершенно разделяем чувства, выраженные в «Капризах и раздумьи» г. Герцена. И мы, как и г. Герцен, и знаем, и верим, что за каждыми тихими окнами, в которые нам светят на улицу мерцающие лампады, непременно есть какая-нибудь страдающая душа, какая-нибудь угнетенная или обижаемая семьею личность, но мы не знаем, на каком основании полагать, что эта личность всегда непременно — жена, дочь или свояченица? Мы не знаем, почему это не отец, оскорбляемый своими детьми, почему это не брат, обиженный братьями, почему не пасынок, терзаемый мачехой, или муж, взятый сегодня по жениной просьбе в опеку? А потому, соболезнуя и сострадая слезам всех этих людей, влачащих скорбную жизнь под родным кровом, мы здесь специально женского вопроса не видим. Мы видим здесь общечеловеческий вопрос, видим следы несправедливости и жестокосердия, к которым, к несчастию, так склонно человечество, но женского вопроса тут нет, и помогать горести несчастных в своей семье мужчин и женщин будет не существующий ныне «Женский вестник» и не «Мужской вестник» — журнал, в котором мы предвидим необходимость, — а возвышение общечеловеческого развития, смягчающего нравы, просветляющего понятия и неравномерно облагораживающего и ум, и сердце. Эта задача не «Женского вестника» и не специалистов по женской части, а это задача просвещения и истинного христианства, внушающего строгость к себе и снисхождение к ближнему и искреннему.

Не видим мы также ничего специально-женского и во всех толкованиях о женском труде и о женском образовании. Это также вопрос общесемейный. Какому мужу не легче жить с женою, способною относиться к вещам здраво, без жесткого эгоизма, развиваемого семьею, в которой надо всем преобладали расчеты, без суетности, укореняемой привычками и обычаями так называемой светской среды, и без нигилистической легкомысленности, словом, без всех этих враждебных семейному счастью черт, характеризующих отношения многих современных женщин к самым важным в жизни вопросам? Какому мужу не легче думать о смерти, зная, что дети его останутся на руках женщины солидной и строгой к себе, которая не даст детям произрасти в негодяев? Какому отцу не облегчится тяжелый час смерти, если он знает, что покидаемая им на земле дочь его остается с руками, с головой и с крепкими убеждениями, которые в общей своей совокупности не допустят ее предпочесть честной трудовой жизни жизнь бесчестную, но легкую для женщины празднолюбивой и безнатурной? Все это для всех мало-мальски просветленных людей — уже давно истины, не требующие ни сопоставления их дочерей на одну ногу с кобылицами, бегающими на царскосельском ипподроме, и никаких других ни умных, ни глупых доказательств. О людях совсем темных, тупых, глупых и корыстных мы не говорим: с такими людьми нечего толковать ни о женских, ни о каких вопросах, а их просто нужно, как малых детей, учить еще отличать добро от зла в самых простых обыденных случаях жизни; они глухи ко всему занимающему общество в сфере интеллектуальной, и их надо поучать не литературою, а над ними нужно разве стоять с указкой или ходить по пятам их, буде они это позволят, и буде кто пожелает принять на себя такую миссию. Но для людей умных, разумея в этой категории всех людей, с которыми можно считаться понятиями и взглядами, давно решено, что солидная, умная и трудолюбивая женщина, мать, жена, дочь — достойны почтения, и они составляют для всех истинно умных и честных людей их идеал. Понимая это, каждый умный человек желает себе жены, достойной уважения, — женщины, способной приобретать себе в жизни почитателей и друзей, а не ухаживателей и ферлакуров; и каждый отец по мере сил своих и понимания тщится воспитать в дочери женщину, гарантированную добрым и целесообразным воспитанием от всяких недостойных симпатий. Вопрос может быть только в том: достигается ли это всеми и кто этого достигать желает? Можно сказать, что это нынче и достигается, более чем когда-нибудь прежде, но не всегда. Не всегда и далеко не всеми достигается это от причин самых сложных и самых многообразных. Во-первых, наше общество, как и наш ум, еще очень молоды. История нашего интеллектуального и нравственного прогресса испокон веков совершается необыкновенно тихо и неспешно. (В чем, конечно, есть свое очень досаждающее зло, но, может быть, есть и свое добро.) Наши бабки росли еще на правилах «Домостроя», и высшею нравственностью для себя поставляли домовитость, чадородие и покорность. Наши матери, знавшие на память «Онегина» и читавшие в своих мечтаниях:

Ты в сновиденьях мне являлся,
Незримый мне ты был уж мил,

были выводимы из этих мечтаний патриархальным толчком, сопровождавшимся стихом другого современного им поэта:

Ах, матушка, не довершай удара:
Кто беден, тот тебе не пара.

Требовать от наших бабок и матерей, чтобы они дали дочерям своим такое развитие, о котором сами они не могли получить ни малейшего понятия, было бы очень большою несправедливостью. Но что же мы видим? Когда нам, сделавшимся теперь в эти годы мужчинами, пришлось иметь дело с дочерями этих малоразвитых матерей и с внучками наших вовсе не развитых домостроительных бабушек, мы требуем от женщин нашего поколения такого идеального преуспеяния, какого самая прогрессирующая нация не в силах была бы дать в два, даже в три поколения! Справедливы ли мы сколько-нибудь к нашим сверстницам, несущим с нами вместе все клеветы и поругания за их мнимое равнодушие к делам прогресса и к изобретенному специалистами по женской части женскому вопросу? По нашему мнению, осуждения, падающие в этом на наших лучших современных женщин, очень несправедливы. Лучшим женщинам нашего времени, во-первых, принадлежит неотъемлемое право гордиться опровержением старинного мнения, что свобода женщину портит и что коню не следует верить в поле, а жене в доме. Нашего века хорошие женщины доказали, что они могут пользоваться свободою, не пятная человека, доверяющего их свободе. Нашего века женщины, не злоупотребляя этою свободою, сумели заставить людей относиться к себе как к человеку, как к существу, к которому можно быть влекомым по приязни, по дружбе, по уважению к ее достоинствам, одним словом, по побуждениям, не имеющим ничего общего с желанием влепить ей ноздревскую безешку и созерцать ее с мыслью «во еже вожделети ю». И прибавим, что все это уменье пользоваться своею свободою наши лучшие женщины и семьянки доказывали в то время, когда современные им худшие женщины нашего времени ужасали свой век чудовищностью своего холодного, бесстрастного разврата по принципу и бросали черную тень на все современное им женское поколение. Не нашего ли поколения лучшие женщины сделали общее и дружное движение к мягкому обращению с своею прислугою и с детьми — к обращению, заменившему прежнюю резкость и суровость, подлежащие всяческому порицанию? Не нашего ли поколения женщин мы видели сестрами милосердия в крымскую кампанию? Не их ли мы видели и многих и поднесь видим бесплатными учительницами в народных школах? Не они ли первые сделали шаг к той простой жизни, где жена живет настоящею помощницею мужу и, вместо прежнего брандахлыстничанья да бесконечных концертов на своем красноречии, становится за мужнин прилавок, за его конторку? Они ли перестали стыдиться забот о семейном обеде и гордиться исполнением своего материнского долга?.. Все это сделали они, наши лучшие женщины нашего времени, чудом единым, единою благостью великого Бога земли русской, в одно поколение сбросившие с себя целый хлам вековых предрассудков и в то же время не заставившие ни ближних, ни присных своих пожалеть о принадлежащей им свободе. Что же еще могли сделать эти женщины в каких-нибудь десять лет своего действования? Не в том ли великие вины их, что они не увлеклися табунною жизнью коммун и не учили пятилетних дочерей своих, в видах порабощения стыда, читать публично с подходящими телодвижениями «Неземные создания», как это делали нигилистки?